Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой драдеда́мовый[9] зеленый платок (общий такой у нас платок есть, драдеда́мовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать лицом к стенке, только плечики да тело все вздрагивают… А я, как и давеча, в том же виде лежал-с… И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна, так же ни слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
— Федор Достоевский, Преступление и наказание
И, накинув на голову тот самый зеленый драдеда́мовый платок, о котором упоминал в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся в комнате, и с воплем и со слезами выбежала на улицу – с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во что бы то ни стало найти справедливость.
— Федор Достоевский, Преступление и наказание
Это был зеленый драдеда́мовый платок, вероятно тот самый, про который упоминал тогда Мармеладов, «фамильный».
— Федор Достоевский, Преступление и наказание
Пошел я к Катерине Васильевне, взял драдеда́мовый платок и с благоговением завесил портрет.
— Павел Мельников-Печерский, Княжна Тараканова и принцесса Владимирская