– Вы прекрасно выглядите, батюшка, матушка, – воскликнула Амина, думая, что отец совсем состарился, годы согнули его; а Достопочтенная Матушка так располнела, что мягкие кресла скрипели под ее тяжестью… и порой, при рассеянном свете, Ами́не казалось, будто она видит в теле своего отца, в самой середке, темную тень, похожую на дыру.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Джонни Вакил занял позицию на нашей веранде, спрятав от посторонних глаз ружье… ровно в полночь тень перелезла через боковую стену школы Брич Кэнди и направилась к башне с мешком через плечо… «Пусть войдет, – сказал Вакил Ами́не. – Нужно убедиться, что это – тот самый тип».
— Салман Рушди, Дети полуночи
Годы спустя в Пакистане, в ту ночь, когда крыша рухнула и превратила мою мать в плоский рисовый блин, Ами́не Синай явилась в видении старая бельевая корзина.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Этой ночью Ами́не Синай приснился Рамрам Сетх, парящий в шести дюймах над полом; с закатившимися, белыми, как яичная скорлупа, глазами он приговаривал: «Корзины его сберегут… его голоса поведут» …но когда через несколько дней, в течение которых сон этот не давал ей покоя, Амина набралась храбрости и принялась расспрашивать опального сына о его возмутительных претензиях, тот ответил сдержанно, тая про себя невыплаканные детские слезы: «Я просто валял дурака, амма.
— Салман Рушди, Дети полуночи
(Мари Перейра сказала Ами́не: «У этого человека такая холодная кровь, что кожа его обратилась в лед, в белый лед, такой, как в холодильнике»).
— Салман Рушди, Дети полуночи